В мичмане Саахове  было  шестьдесят килограмм живого веса при росте  от  пола один метр тридцать четыре сантиметра.       Были люди в экипаже, которые мечтали его или  убить, или сдать живьем в  кунсткамеру Петра Первого.       Своими  малюсенькими руками он  мог совершить  на лодке любую доступную  человечеству аварию. К  работе  он допускался  только  под наблюдением.  Без  наблюдения что-нибудь происходило.       С начала  межпоходового ремонта  он брал в руки  гнутую трубу и ходил с  нею везде и всюду до конца ремонта,       Так он был безопасен.       - Где сейчас чудовище?       - В первом. Там редуктор ВВД травит.       - Он что, там один, что ли?       - Да...       - С ума все посходили. Он же сейчас убьется или пол-лодки разнесет.       - Да что он, совсем дурной?..       Чудовище отловили в тот момент, когда оно, прикусив язык, с вожделением  откручивало предохранительный клапан редуктора высокого давления - редуктора  ВВД; осторожное, как на минном  поле, миллиметр за  миллиметром оно крутило,  останавливалось, прислушивалось  ухом и опять  крутило, внимательно наблюдая  за всем этим своими малюсенькими, остренькими человеческими глазенками.       С той стороны его караулило четыреста килограмм.       - ПАРАЗИТИНА!!!       Так никто из  людей еще  не орал.  Старшина команды дал ему грандиозную  затрещину и тут же влет, как по футбольному мячу, стукнул ногой по заду.       Любому другому затрещина такой величины оторвала бы  голову, а удар  по  заду оторвал бы зад.       - Убить меня хочешь?! - орал старшина. - Зарезать?! В тюрьму посадить?!  Мозги захотел на переборку?! Ну,  ладно тебя, дурака, убьет, черт с  ним, но  я-то за что страдаю?!       Через минуту старшина уже сделал редуктор и успокоился.       - Слушай, Серега, - сказал он, - лучше б тебя убило. Я вот так подумал,  честное  слово,  ну  сдал  бы  я  эту  несчастную десятку  на  погребение  и  успокоился навсегда. Сидел бы дома и знал, что все на свете хорошо: лодка не  утонула, ты - в гробу...       Серега в этот момент сокрушался. В  этом он был большой мастер, большой  специалист. Вешал голову и сокрушался. Лучше него никто не сокрушался.       Но иногда... иногда в  нем, как болезнь,  просыпалась первобытная жажда  труда, и тогда он  удирал  от всех, он исчезал из поля зрения  и приходил  в  свой отсек.  Он ходил  по пустому  отсеку  хозяином, человеком,  властелином  металла;  он ходил по отсеку и подходил к работе;  он подходил к работе, как  скрипач к скрипке перед извлечением из нее божественных звуков; он брался за  работу, делал ее и... взрывался.       Однажды  взорвался компрессор: блок осушки веером разнесло в мелочь; на  палубе выгородки  на  каждом квадратном сантиметре  лежал  маленький  рваный  осколок.       Блок  осушки  рванул у  Сереги  в руках,  но на нем  не было  ни единой  царапины: Серега был целенький, как в свой первый день.       Лодку встряхнуло. Из  центрального и из других отсеков в первый  бежали  все кто мог.       - Где чудовище? - спрашивали на бегу.       -  В  первом!  -  отвечали  и  молотили  сильнее.  Навстречу  им  через  переборку,  как слоненок  из  слона, вылезал  Серега.  Он  встал  наконец  и  затрясся курдючным задом.       Когда Серега отошел от потрясения, он  рассказал, как это все произошло  в его ловких ручонках. При этом он пользовался только  тремя  словами - "я",  "оно" и "вот".       - Я - вот, - говорил он, и глаза его вылезали из орбит от пережитого, -  а оно - вот! Я - вот! А оно - вот!!!       В конце концов его продали на берег.       Ходили  продавать  всем  экипажем. Сначала предлагали  всем  подряд  за  бутылку спирта, но из-за  такой маленькой посуды его никто не брал.  В конце  концов сговорились за ведро, А потом еще добавили.       Чудовище,  покорно сменив хозяев,  вздохнуло и,  обмякшее, осталось  на  берегу.       А все остальные вздохнули и ушли в автономку.
заходи на мой блог Ссылка